Услышав, что неизвестные продолжают стоять у входа, Венцеслав насмерть перепугался и впал в полнейшую прострацию. Проведя накануне бессонную ночь, угнетенный страшной неизвестностью, нависшей над ним, он потерял власть над собой, и доктор сумел хорошо воспользоваться этим. Он подсунул Венцеславу яд: единственное средство, чтобы спасти хотя бы имя и честь семьи. Петр Тошков, вероятно, сказал ему, что цианистый калий убивает быстрее и безболезненнее, чем петля виселицы. Несколько минут они разговаривали, стоя у письменного стола. Затем Петр Тошков подходит к этажерке, берёт графин и наливает стакан воды.
Этот жест доктора окончательно убеждает Венцеслава в бесполезности сопротивления, он чувствует, что участь его решена, — подносит руку к губам и проглатывает яд. Стакан у него перед глазами — он одним духом пьет до дна и ставит пустой стакан на стол.
А доктор, даже не взглянув на него, перелезает через окно и через двор выбирается на улицу. Через полчаса он является на работу, но, чтобы остаться незамеченным, проходит к себе в кабинет через черный ход. Мои люди вчера видели, как доктор, потный и раскрасневшийся от быстрой ходьбы, прокрадывался во двор Центрального управления, чтобы незамеченным подняться к себе на третий этаж. Он знал, что медицинская экспертиза точно установит время отравления, и поэтому лез из кожи вон, чтобы поскорее оказаться в своем кабинете. Другими словами, он торопился обеспечить себе алиби.
— Так, по-моему, развивались события в последние дни. — Слави Ковачев вытер вспотевший лоб, глубоко вздохнул и уставился на полковника Манова.
— Все это очень интересно! — заметил полковник и, помолчав, в раздумье спросил: — Но почему после исчезновения карты Пегр Тошков не действует немедленно, тотчас же, как поступил бы любой на его месте, а откладывает исполнение задуманного до десяти часов следующего дня? — Полковник снова призадумался. — К десяти часам следующего дня органы госбезопасности успели бы схватить за шиворот и Венцеслава Рашкова и Ракипа. Доктор знал, что при таком быстром и неудержимом распространении ящура органы госбезопасности будут действовать без промедления и используют любой след тотчас же, как только он попадется им на глаза. Чем объяснить эту проволочку в действиях Петра Тошкова, да и в ваших, товарищ капитан?
Слави Ковачев вздрогнул и покраснел.
— Позвольте мне ответить на ваши вопросы по порядку, — сказал он, не поднимая глаз с ковра. — Неподалеку от памятника патриарху Евфимию есть стоянка такси. Доктор взял машину и поехал по направлению к Русскому бульвару. Я немедленно последовал за ним на другой машине, но на перекрестке, у трамвайной линии, светофор переключился на красный и нам пришлось уступить дорогу трамваю, идущему к пло-Щади Славейкова. Когда дали зеленый свет, я приказал шоферу гнать быстрее по бульвару Толбухина, но машина с доктором уже исчезла. Я счел благоразумным вернуться на стоянку. Через пятнадцать минут такси вернулось. Из слов водителя я понял, что доктор хитро провел меня за нос. Вместо того чтобы ехать по какому-нибудь определенному адресу, он сошел перед ЦУМом со стороны бульвара Георгия Димитрова. По-моему, он понимал, что ему грозит опасность, но не имел возможности активно действовать. Нужно было время, чтобы обдумать, как при создавшейся обстановке убрать Венцеслава. Очень вероятно, что он решил посоветоваться со своими сообщниками. Поиски цианистого калия и установление связи с Ракипом Колибаровым отняли у него все время до десяти часов двадцать седьмого августа. Что же касается меня. — Слави Ковачев пожал плечами, — я лишь сегодня уяснил себе некоторые детали и поэтому не запросил разрешения на арест Петра Тошкова. Но я отправил в Смолян шифровку с указанием не упускать из виду Ракипа Колибарова…
Полковник записал что-то у себя в блокноте и обратился к Аввакуму: — А у вас, товарищ Захов, есть своя версия по этому поводу? Или же вы полностью согласны с выводами товарища Ковачева?
Аввакум встал, размялся и медленно зашагал взад и вперед по кабинету.
— Вчера, кажется, я вам говорил, что знаком с некоторыми работниками Центрального управления по борьбе с эпизоотиями. Мой приятель Анастасий Буков, ветеринарный врач из Триграда, который сейчас в командировке в Софии, познакомил меня с начальником отдела снабжения лекарствами — милейшим человеком — доктором Петром Тошковым. Полковник удивленно поднял брови.
— Эпитет «милейший» вы, конечно, берёте в кавычки?
— Ничего подобного! — Аввакум поморщился и замолчал. — У меня нет никаких оснований брать этот эпитет в кавычки. По крайней мере сейчас. Что-то подсказывает мне — возможно, мой скромный житейский опыт, — что возле имени этого человека и в будущем не появится необходимости ставить какие бы то ни было кавычки…
— В моей версии я основывайся исключительно на фактах, — вставит вдруг Ковачев. — Вам бы следовало пункт за пунктом опровергнуть приведенные мною факты, а это невозможно. Моя гипотеза построена на фактах, как здание из кирпича и бетона…
Аввакум закурил, и по губам его скользнула обычная снисходительная улыбка. Но на этот раз не добродушная и незлобивая — от нее веяло холодом, а это не предвещало Ковачеву ничего хорошего.
— Товарищ Ковачев, — прервал его Аввакум, продолжая прогуливаться по ковру, — прежде всего я позволю себе, если товарищ полковник разрешит, сделать вам несколько комплиментов. Они касаются прежде всего вашего метода. Вы, без сомнения, проявляете блестящие способности в собирании и накоплении фактов. Слушая вас, я узнал много новых подробностей, которые раньше мне были неизвестны. Я поздравляю вас и одновременно выражаю вам признательность. Особенно ценно для меня сообщение о двух таинственных личностях, которые вели наблюдение за складом, и то, что вы, заметив отсутствие Петра Тошкова на работе, засекли точное время его возвращения к себе в кабинет. Это замечательно. Ваши сведения исключительно полезны для дальнейшего следствия. Как я сказал, в собирании и накоплении фактов вы энергичны и обнаруживаете недюжинный талант.